понедельник, 27 января 2014 г.

Магический Театр жизни - Глеб Бутузов

All the world’s a stage,
And all the men and women merely players:
They have their exits and their entrances;
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages…
W. Shakespeare, “As you like it”.
Существуют банальности, которые суть таковы, потому что банален их автор, и банальны его почитатели; такие банальности иногда хранятся многими поколениями обывателей в пыльных чуланах «жизненной мудрости» как семейные реликвии, откуда их извлекают по торжественным случаям, соответствующим «судьбоносным событиям», а точнее, тем редким пузырькам, тревожащим поверхность экзистенциального болота, каковые можно наблюдать при рождении очередной прямоходящей банальности, её бракосочетании с другой, и, в особенности, при их тихом погружении в перину небытия, сопровождаемом мотонным голосом пастора и глухими ударами комьев земли о деревянную крышку, что сливаются в бесконечную дробь осеннего дождя… Однако существуют банальности другого рода, которые стали таковыми, потому что стрелы их автора направлены слишком высоко, и попадают в уши среднестатистических любителей цитат, не задевая их сердце.Такие мысли банальны только в силу банальности повторяющих их людей; они похожи на волшебную лампу из арабской сказки, которую случайно купивший её на блошином рынке хозяин достаёт, чтобы похвастаться антикварной безделушкой гостям, и прячет обратно, не подозревая о скрытом в ней могущественном духе.
Мир – сцена, утверждает герой пьесы «Как вам это нравится», и мы играем на ней семь возрастов. 


Магический театр памяти, созданный магом и философом Джулио Камилло Дельминио за несколько десятилетий до рождения Шекспира, о каковом последний (как и любой культурный человек той эпохи) был прекрасно осведомлён, содержал семь секторов партера, каждый из которых представлял планету и мнемонически связанную с ней систему понятий и свойств, помещавшихся в семи рядах. Стоящий на сцене актёр, видел перед собой эту систему loci, первый ряд которых занимали боги, и мог с её помощью изложить любую идею не хуже Цицерона; но главное состояло не в этом. Осознавая различные идеи через локусы театра, актёр – то есть каждый из нас,all the men and women, - познавал единство и смысл вещей и явлений, движимых семеричным механизмом манифестации. В этом состояла магия Театра Дельминио: он не столько учил риторике, сколько трансформировал сознание. Комбинации образов театра образовывали тропы, которые, будучи запечатлёнными в уме, вели актёра к подлинному осознанию единства, то есть к овладению единым сознанием. Такая практика имела ещё одно следствие, на которое указывает слово «магический», но которое создатель театра не решался произнести открыто: достигший мастерства в театре памяти мог не только манипулировать образами, но, используя связь этих образов с нуменами, манипулировать реальностью, как маг в самом точном смысле этого слова. Однако для философа из Нолы, гениального последователя Дельминио и Луллия , смелость которого не знала ни догматических, ни конфессиональных границ, именно овладение реальностью, полное и конечное магическое могущество, стало недвусмысленно декларируемой целью, основа метода достижения которой была заложена им в работе De Umbris Idearum («О тенях идей»). «Театр» Джордано Бруно был круговым, а не амфитеатром, как у Дельминио, и ряды его «партера» были вращающимися, подобно кругам Ars Magna Раймонда Луллия. «Актёр», находящийся в центре круга и вполне осознавший устройство театра, исчерпав по ходу дискурса его комбинаторику, достигал высшей нуменальной сферы; в планетарном отношении он сливался с Солнцем, и этой центральной роли аполлонического начала в астрономии соответствовала система Коперника, которую Бруно горячо поддержал, но не потому, что был астрономом или сторонником «современного научного метода», но потому, что он был магом и метафизиком, и система Коперника больше соответствовала разработанному им магическому искусству, чем геоцентрическая. Быть может, этому гению удалось увидеть в развитии новой науки не столько способ познания мира, сколько инструмент создания материальных образов, каковые в его системе соответствовали теням теней идей, нижнему этажу реальности, пронизываемой светом абсолюта; быть может, этот путь открывал слишком многое, и его язык был своевременно поглощён языками пламени.
Вернёмся к театру Глобус, в конструкции которого столь много общего с магическим театром Камилло Дельминио. На сцене его большой копии, голубом глобусе Геи, расположились актёры, получившие роль в этом воплощении, и смотрящие в пространство космического партера с вопросом, надеждой, искренним непониманием или самодовольной скукой – мы с вами, дорогие читатели. Некоторым из нас досталась роль статистов, некоторым – героев; одни, сказав своё «слушаюсь», тихо сходят со сцены, чтобы не отвлекать внимание от основного действия, другие падают на авансцене, пронзённые кинжалом в кровавом свете прожекторов, широко раскинув руки, третьи сидят на высоком троне, изредка произнося многозначительные реплики, четвёртые поют, танцуют, создают движение и ощущение жизни, пятые в тёмных комбинезонах незаметно меняют декорации. Но это не статическое изображение, не игра в «живые картины», это сценическое действие. Каждая роль существует в развитии, каждому актёру назначено время выхода, и время его сценической смерти – или исчезновения за кулисами. Каждый появляется на сцене барахтающимся четвероногим существом, растёт, поднимается на ноги, горбится, опирается на костыль и падает в узкий деревянный ящик – если ему не была уготована трагическая роль, и его уход не должен состояться раньше. Но это не театр марионеток, не театр масок, где каждая роль ясна изначально, и ждать милосердия от Арлекина имеет не больше смысла, чем весёлых песен от Пьеро; мы меняем личины в каждом акте – если упрямство, непонимание или навязанные кем-то представления не заставляют нас пренебречь драматургией и застыть картонной маской до самого конца действия, бездарно растратив своё сценическое время.
Каждый из нас – банкетный стол богов, и каждый возраст несёт печать их игр, споров и побед. Ничего нет странного в том, что ребёнок, играющий в паровозы, и вырастающий в своих мечтах машинистом, становится в юности поэтом, а в зрелости – сухим исследователем древних языков; гораздо более странен мальчик, мечтающий в детстве о карьере менеджера, прилежно выучивающийся на менеджера, и умирающий менеджером. Юноша, разделяющий крайние политические взгляды – «правые» или «левые» - так же нормален, как зрелый человек, занимающий умеренную политическую позицию, и пожилой философ, исповедующий аполитейю. Однако явно глух к голосу богов человек, родившийся «правым» или «левым», живущий согласно этим лекалам, и искренне желающий умереть «правым» или «левым» - невзирая на эпоху, на изменения самого смысла этих понятий, на предательство лидеров, и на собственные сомнения. Такая мнимая «верность» - лишь одномерность, неспособность сбросить наваждение одного-единственного архетипа, непонимание гармонии Театра, его временнòго устройства, а значит – невозможность интегрального осознания и освобождения.
Однако развитие и многозначность не означают расплывчатости и незначительности ролей, и не оправдывают нерадивость исполнения. Чего стоит Гамлет, перед дуэлью с Лаэртом бросающий шпагу и хлопающий соперника по плечу: «Да ладно, это всего лишь пьеса, что мы в самом деле…»? Он будет освистан и театр приобретёт дурную славу. Каждая роль должна быть доиграна до конца, как можно лучше и в полном осознании её театральности. Только тогда поверженный Гамлет сможет встать и под аплодисменты покинуть сцену, и вернуться домой, поклонившись партеру.
Первый акт может быть пронизан гармонией и симпатией между героями; в четвёртом акте могут господствовать вражда, хаос и безумие. Однако это не означает, что четвёртый акт плох и не нужен, его следует отменить и вернуться к первому. Каждое явление и каждая сцена имеют смысл и логическую связь с остальными в спектакле мироздания, и задача актёров состоит в том, чтобы достоверно и точно играть свою роль в каждом из них, среди разных декораций и в разных костюмах, отражая различное мировоззрение, веру и философию.
Главная проблема современного человека состоит в том, что он забывается, играя. Он не помнит себя, он неадекватно серьёзен, чем создаёт комический эффект там, где ему совершенно не место, а смеётся лишь невпопад над собственными глупыми ужимками среди гробового молчания партера ; современный мир пронизан дурновкусием и неумелой игрой. Но таков проживаемый нами акт, цирковой марш, под который заканчивается этот спектакль. Но не все актёры подвержены упомянутой болезни беспамятства; театр жизни магичен, а не механичен. Почему бы нам, кто начал осознавать отличие себя от избранной (или навязанной) роли, не перестать видеть в декорациях и костюмах текущего действия некую «реальность», в нашем театральном гриме лица, а в окончании спектакля – смерть? Почему бы нам не понять, что ракета, летящая на луну в давно забытом немом фильме – та же ракета, которую нам показывают по телевизору в новостях, и главное в ней не «достижения прогресса», и даже не «чёрная магия современной науки», а образ, тень идеи, которую можно рассмотреть, если поднять взгляд чуть выше тени теней, или «реальности» материалистического ума, и с помощью таких umbris idearum подняться в итоге к идеальной сфере архетипов? Почему бы нам не взять пример с великого Джордано и не посмотреть на современность как на станок, штампующий образы для нашего магического театра памяти — образы гротескные и чудовищные, то есть те, что подходят лучше всего согласно древним авторам? И разве превратить свинец технократической цивилизации в серебро магических образов, а затем в золото чистых идей, раскаляя докрасна тигель нашей души, не означает оседлать тигрицу в самом точном смысле этого слова? Почему бы нам не менять роли, как платья, а личины, как шляпы, почему бы нам не играть легко и свободно, как и подобает мастерам – если мы хоть в чём-то вообще претендуем на мастерство? Наша шкатулка полна забавных безделушек, которые без устали подбрасывает служанка-наука, а в памяти царит девственный хаос… Какое замечательное время!

16 Август 2010

__________________________________________________________________

(с) Cпасибо ув. Г. Бутузову, что не удаляет свои записи с сайта organon.cih.ru!! 

2 комментария:

  1. Душа выдержит ли такое нагревание? Для этого нужны силы, волевые качества. Разумеется, не зазорно менять профессии, увлечения, убеждения. Но, поскольку вокруг - общество, то публичный человек, в том числе и преподаватель, может без ущерба для репутации поменять политические убеждения лишь единожды. Иначе он - флюгер, его перестанут принимать всерьёз. Это особенно касается общественных деятелей, политиков. Для творческих личностей, высоко ценящих свободу, лучше всего вовсе не иметь никаких политических взглядов, т.е. быть аполитичными.

    ОтветитьУдалить
  2. Последовательность,конечно, - это лучше.
    Задумалась об Александре I.

    ОтветитьУдалить